Книга “Другой Зорге. История Исии Ханако” на сайте “Год литературы”

«Вы хотите умереть вместе с Зорге?»
В издательстве «Молодая гвардия» вышла новая книга о великом разведчике
Текст: Андрей Васянин

Это книга о любви и верности – извините, но тут иначе просто не сказать. О разведчике Зорге – бесстрашном бойце, расчетливом интеллектуале, великом актёре, годами водившем за нос контрразведку – написано много по обе стороны Японского моря. Но Исии Ханако, бедная девушка из провинции, случайно познакомившись с этим человеком, прожила с ним 6 лет, так и не узнав – при его жизни, – кто такой «Рамзай» (агентурный псевдоним разведчика). Она звала его просто «Зорге» – доброго, сильного, благородного и щедрого мужчину, любившего и защищавшего ее.

После его смерти, не связанная с ним никакими официальными узами, но не допуская и мысли о ком-то другом, Ханако потратила огромные усилия, чтобы найти могилу казненного Зорге, поставить памятник над урной с его прахом и сделать имя по-настоящему великого человека – известным.

Книга лауреата премии Минобороны РФ за биографию Рихарда Зорге историка Александра Куланова и японоведа Анны Делоне основана на воспоминаниях Ханако, начавших издаваться в Японии еще в конце 40-х, но так до сих пор и не изданных у нас (наследницы Исии Ханако не хотят, чтобы их имена ассоциировались с историей советского шпионажа в Японии). Но Зорге в этих частично процитированных, частично изложенных, приведенных на фоне рассказа о профессиональной работе «Рамзая» воспоминаниях – есть: он жизнерадостный и задумчивый, нежный, гневный, бесшабашный – разный, как все люди. Благодаря Анне Делоне мы можем представить себе и как говорил этот человек, не-японец: короткие фразы, никаких падежей, лишь смыслы.

Воспоминания Исии Ханако помогают лучше понять, каким был тот, которого японская газета «Асахи» в 2000 году назвала в числе ста самых влиятельных людей ХХ века. Тот, о котором нам еще узнавать и узнавать.

Ниже глава из книги Анны Делоне и Александра Куланова.

Другой Зорге: История Исии Ханако. А. Делоне, А. Куланов. — М.: Молодая гвардия, 2021
1941-й

С началом нового года настроение Зорге стало все чаще меняться то в одну сторону, то в другую. Он иногда — Ханако подчеркивала это: иногда — мог позволить себе крепко выпить и, возвращаясь под утро, еще что-то печатал на машинке, а потом обнимал ее и всю осыпал поцелуями. Девушка никогда не протестовала. Как она сама говорила, в такие минуты ее сердце становилось еще более неопытным, чем тело, и она не могла противиться напору его чувства. Но такие ситуации ей уже были знакомы — пусть реже, но они случались и раньше. Теперь же, в 1941-м, с Рихардом происходили какие-то перемены, причин и смысла которых она не понимала, а оттого тревожилась все больше и больше.

«Однажды вечером Зорге тихо лежал в кабинете на кровати, приложив руки ко лбу. Я подошла, присела рядом и пристально посмотрела на него. Зорге молча плакал. Я была поражена. Я и представить не могла, что такой сильный мужчина, как Зорге, может плакать. Он весь съежился, уткнулся лицом в мои колени, протянул руку, взял меня за руку, попросил обхватить его за голову. Я смотрела на него, не зная, что делать. Зорге сжался, словно ребенок на руках у матери. Пребывая в растерянности, я то крепко обхватывала его голову руками, то в забытьи принималась гладить его по спине и вытянутой руке. Через какое-то время он успокоился и, оторвавшись от моих коленей, повернулся ко мне.

Вид у него был очень печальный, поэтому я спросила:

— Что случилось?

— Грустно, — ответил он односложно. И бросил рассеянный взгляд в пустоту.

— Почему грустно? Пожалуйста, расскажите, — попросила я.

Зорге сощурил влажные глаза и, словно жалуясь, ответил:

— У меня нет друзей.

— Почему? У вас есть Отт-сан. Вайзе-сан. Клаузен-сан. У вас есть друзья! — утешала его я.

— Настоящих друзей нет, — еще печальнее медленно произнес Зорге.

Я не знала, как его успокоить, поэтому больше уже ничего не спрашивала. Погрузившись в свои мысли, я пыталась понять причину его молчания».

Не успела она прийти к каким-то взвешенным выводам, как через несколько дней Зорге вновь огорошил ее, на этот раз — внезапным предложением выйти замуж. Но не за себя, а за… своего друга и ближайшего соратника по разведывательной работе Одзаки Хоцуми.

Сначала, что удивительно, Зорге, как бы на всякий случай, поинтересовался, не состоит ли Ханако с кем-нибудь в отношениях. При том, что бо́льшую часть времени она проводила у него дома, о чем он не мог не знать, это могло говорить еще и о том, что он все равно до конца ей не доверял (или не хотел привязываться), одновременно не слишком интересуясь тем, как, где и с кем она проводит оставшееся от жизни в Адзабу время. Или же, ревнуя, решил лишний раз опровергнуть свои подозрения таким странным способом, потому что дальнейший ход разговора свидетельствовал о его искренней озабоченности ее судьбой. Разумеется, Ханако ответила, что у нее нет никаких друзей мужского пола, кроме Рихарда, на что он, в свою очередь, заметил, что не знает, останется ли в Японии, и мысли о дальнейшей судьбе Ханако очень беспокоят его. Было б хорошо в таком случае, если бы она вышла замуж за какого-нибудь умного и достойного японца — это успокоило бы Зорге.

Ханако, сдерживая недоумение, покорно согласилась:

«Если мое замужество — это хорошо, то я могу выйти замуж за вашего друга». Оставалось найти подходящего друга-японца у Зорге — у которого и неяпонцев-то друзей, судя по совсем недавнему признанию, не было.

Он сделал несколько шагов по комнате и вдруг остановился:

«— У меня есть друг. Молодой человек — внештатный работник на Маньчжурской железной дороге.

— Сколько ему лет?

— Думаю, сорок. Молодой человек знает много про Китай. Умный. — Хороший человек?

— Да. Вежливый. Мой хороший друг. Я его люблю. Молодой человек сможет сделать вам счастье. Я поговорю с молодым человеком. Вы подождите немного, — сказал Зорге». Ханако покорно кивнула. Но то, что произошло во время их следующей встречи, не поддается толкованию с помощью обычной логики. Сильно взволнованный, Зорге объявил девушке имя ее «жениха» — Одзаки Хоцуми, но тут же сообщил, что тот женился, а других японских друзей — кандидатов в мужья для Ханако нет.

Странность создавшейся ситуации заключалась не только и даже не столько в том, что Рихард пытался найти мужа для своей девушки, чтобы она смогла пережить неизбежную войну — сам он к тому времени уже отчетливо понимал, что либо будет арестован, либо тайно покинет Японию.

Удивительно было, что он предложил кандидатуру Одзаки, о котором, судя по словам Ханако, не знал даже таких элементарных вещей, как семейное положение. Впрочем, он мог сказать мимоходом — полушутя, полусерьезно, забыть потом, а Ханако долго об этом думала, и оттого в ее воспоминаниях это выглядит как долгий разговор. Одзаки Хоцуми являлся основным агентом группы Зорге в Токио и до мая 1941 года работал под псевдонимом «Отто». Одзаки вырос на Тайване, который был тогда японской колонией, и окончил престижнейший в стране юридический факультет Токийского императорского университета. Несмотря на левые убеждения, с 1926 года работал журналистом в осакском отделении газеты «Асахи», с 1928 года стал ее корреспондентом в Шанхае. Перебравшись в Японию, «Рамзай» наладил контакт с Одзаки зимой 1933 года, но при этом сам Одзаки — «Отто» считал, что работает на Коминтерн, а Рихарда Зорге долгое время знал как американского журналиста Джонсона.

…Сообщив ей странную новость, Рихард еще некоторое время нервно ходил по кабинету, а потом уселся за стол и вернулся к работе.

Ханако, совершенно шокированная происходящим, как будто погрузилась в транс и попыталась справиться с эмоциями. Она легла в кровать, взяла книгу, но не смогла читать:

«Опустив книгу на грудь, я пристально посмотрела на фигуру Зорге, сидящего ко мне спиной. Его пальцы, словно у пианиста, ловко и точно ударяли по клавишам печатной машинки. А тело казалось высеченным из камня — оно не двигалось. Спустя какое-то время он повернулся боком, положил правую руку на стол и напряженно посмотрел перед собой. Этот взгляд был воплощением хладнокровия и мог подчинить себе все вокруг. Я сделалась очень спокойной. Зорге закурил, медленно два-три раза затянулся и встал.

Сделав пять-шесть шагов по комнате, он вдруг вернулся обратно, и, положив зажженную сигарету в пепельницу, заставил свои пальцы снова забегать по печатной машинке. Та-та-та-та… Веселый звук разносился по тихой комнате». Зорге писал большую книгу по истории Японии и отдавался этой работе со всей страстью, хотя, кажется, и понимал, что может не успеть ее закончить. В один августовский день, когда он уже уехал на работу, а Ханако тоже собралась съездить домой, ее снизу позвала горничная.

В прихожей стоял мужчина в пиджаке, тридцати двух-тридцати трех лет, представившийся полицейским и вежливо пригласившим девушку проследовать с ним в участок для беседы с начальством. Полицейский участок Ториидзака находился прямо через дорогу, идти до него было менее двух минут. Ханако и ее сопровождающий поднялись по лестнице и прошли в меньшую из сдвоенных комнат большого кабинета, окна которого выходили на дорогу. В комнате сидел еще один мужчина постарше, тоже в пиджаке, и просматривал документы. Исии Ханако в своих книгах называла его «М.» и причисляла к руководству тайной полиции. Действительно, это мог быть один из приставов иностранного отдела Высшей специальной полиции (токко) — фактически тайной политической полиции Японии. Много лет спустя, весной 1969 года, в гости к Исии Ханако приехал советский журналист и писатель Юлиан Семенов. Ему она назвала фамилию полицейского чиновника полностью: Мацунага.

Когда Ханако села на маленький стульчик перед столом, Мацунага взял карандаш и с серьезным выражением лица стал спрашивать адрес регистрации, адрес фактического проживания, дату рождения, какое у нее образование и так далее. Иногда он быстро записывал что-то карандашом и все настойчивее спрашивал Ханако о характере ее отношений с Зорге.

Подавленная и встревоженная, она отвечала на вопросы, а Мацунага, обращая время от времени взгляд к окну и сильно хмурясь, «бросал наглые, невежливые, неприятные» фразы: «Вы вообще понимаете, что такое государственный строй Японии?.. Женщины, которые водят шашни с иностранцами, не японки… Я не могу понять ход мысли таких, как вы, которые и школу посещали, и обучились навыку помощницы акушерки, а общаются с иностранцем. Разве в Японии недостаточно мужчин?» Недооценив уровень осведомленности полиции, Ханако вдруг заявила, что уже давно рассталась с Зорге, и нет смысла вести пустые разговоры на эту тему.

Удивленный полицейский спросил, зачем же она постоянно ходит в дом Зорге, если давно порвала с ним. Ханако ответила, что ее наверняка с кем-то спутали, и от такой глупости Мацунага скривился, словно его заставили выпить уксус, а его суровое лицо стало еще более суровым: «Примем во внимание, что ты еще и врешь! Кроме тебя другие японцы туда не ходят. Я все знаю, во сколько ты приходишь, во сколько уходишь! Отсюда могу видеть, даже в какой позе ты ложишься в постель. Хах! Оголив свою белую задницу!..» Ханако вскипела. Уже не сдерживаясь, краснея и дрожа от гнева, она выкрикнула: «Если я скажу, что ни за что не хочу с ним расставаться, что вы будете делать?»

Полицейский смотрел то на нее, то в окно, откуда открывался вид на дом Зорге, но в конце концов, сдался: после еще пары оскорблений ее отпустили. Вернувшись в дом матери, девушка провела там четыре или пять дней, и только хорошенько успокоившись, смогла вернуться к Зорге. Он был дома, сидел в кабинете на втором этаже и выглядел взволнованным, лицо его покраснело, а взгляд был пронзителен. Неизвестно откуда, но Рихард уже знал о визите Ханако в полицию — скорее всего, ему рассказала об этом горничная.

Почти плача и сгорая от стыда, девушка рассказала о том, что произошло в участке Ториидзака. Зорге слушал, изредка кивая, а потом спросил, не проявляли ли полицейские грубости по отношению к Ханако. Когда она воспроизвела фразу «японка, а спит с иностранцем», Зорге вдруг резко вскочил с места и принялся с шумом расхаживать по комнате. Глубокие морщины на его лице стали еще глубже, губы были плотно сжаты. В карманах брюк он сжал кулаки, руки его затряслись от с трудом сдерживаемого гнева. Вдруг он остановился перед Ханако, пристально посмотрел на нее и, протягивая к ней руки, произнес:

«Полиция хочет взять вас у Зорге. Почему? Япония нельзя. У меня нет много девушек. Вы одна. Не плохо. Если вас возьмут, я разозлюсь. Да… Японский молодой человек, много немецких женщин хорошо делает. Не говорят, что Германия нельзя. Почему говорят, что Япония нельзя? Если Япония заберет вас у Зорге, то я у всех находящихся в Германии японских мужчин всех немецких девушек, да. Всех заберу! Я могу. Отправлю в Германию телеграмму».

Немного успокоившись, он добавил, что Ханако может не волноваться — Зорге достаточно силен, чтобы справиться с такой проблемой. Успокоиться ей, конечно, не удалось, хотя она и утешала себя тем, что он известный журналист, что он пользуется большим доверием немецкого министра иностранных дел (наверняка она видела приветственный адрес Риббентропа по случаю юбилея Рихарда), и у него много других влиятельных друзей.

Худшие опасения Ханако подтвердились. Примерно через неделю, проходя мимо полицейского участка Ториидзака, она заметила в оконном проеме второго этажа лицо того сыщика, что приходил за ней первый раз. Он поманил ее рукой, и она поднялась в знакомый кабинет. Следом вошел Мацунага и, садясь за стол, сообщил: «Зорге-сан ведь сильно избил нашего Аояма*. Какой ужас». Молодой сыщик, которого Ханако видела в окне, подтвердил: «Точно. Неожиданно врезал такой апперкот, что выстоять было невозможно. Чертовски силен. Да уж, этот Зорге страшен в гневе».

Ханако невольно бросила взгляд на начальника и заметила, что тот вдруг улыбнулся. Она подумала тогда, что в этот момент он настолько изменился внешне, что внезапно стал похож на обычного человека, добропорядочного отца семейства, служащего какой-нибудь фирмы. Когда Мацунага смеялся, он выглядел необыкновенно добрым, и она мысленно предположила, что, наверное, когда он возвращался домой к семье, то превращался в хорошего мужа и отца.

Пока эти мысли проносились у нее в голове, Мацунага согнал с лица улыбку, взял в руки довольно толстую пачку документов, лежащую на столе, и сказал, глядя Ханако прямо в глаза: «В этих протоколах зафиксированы все иностранцы и женщины, имеющие с ними связь. Я просто поражаюсь. В чем китайцы и корейцы хороши, так это в денежных вопросах. Уже почти всех заставили с ними расстаться, хотя, конечно, при наличии детей это затруднительно. Я их всех уже развел за деньги, ведь в конечном счете самые надежные-то все-таки свои. Они все моментально уходят от своих иностранных супругов. Не осталось таких женщин, кто, как и вы, находились бы в настолько близкой связи с иностранцем. Лучше уж получить расчет при разрыве отношений и расстаться. Я приложу нашу беседу к протоколу, как вы на это смотрите?»

Ханако сообразила: полицейский предлагает ей сделку. В Японии было принято (и частично эта практика сохраняется поныне) при расставании пары выплачивать женщине крупную сумму в качестве своеобразной «моральной компенсации». Помедлив, девушка отказалась. Мацунага настаивал: «Да что ж такое! Умнее ведь будет взять, раз дают! Потому что это еще и в иностранной валюте. Все ведь понемножку берут. Ну смотрите, кто-то берет три тысячи, кто-то пять тысяч, кто-то десять тысяч. Но он у тебя иностранец, поэтому лучше брать то, что можешь взять».

Ханако испугалась. Она сказала, что за это время и так уже получила много денег и не надо сообщать Зорге об этом разговоре — ему будет неприятно. Ведь получалось, что сейчас полицейский спасал ее. Она не знала почему, но видела, что у полиции есть серьезные претензии к ее любимому. Сейчас ей предлагают отказаться от него, внеся в протокол ее «признание» о том, что при расставании она получила традиционное «выходное пособие» и тем самым разорвала связь с подозреваемым. Тогда полиция потеряет к ней интерес — обычная содержанка, что с нее взять, и больше это дело ее никак не коснется.

Ханако увидела, как Мацунага достал писчую бумагу и принялся заполнять ее. Пока он писал, девушка думала о Зорге, представила, как Рихард ее обнимет, что скажет при встрече, испугалась, что ее мысли станут очевидны для полицейских, но, бросив взгляд на них, тут же поняла, что людей, сидящих сейчас перед ней, это совершенно не интересует и, когда протокол был готов, просто молча обмакнула палец в красную мастику и поставила отпечаток вместо подписи. С Зорге Ханако встретилась только через несколько дней и рассказала о своем втором вынужденном визите в полицию. Обмолвилась и о том, что в участке говорят об избитом Зорге полицейском. Рихард подтвердил: «Ко мне всегда приходит полиция. Японская полиция бедная. Несчастная. Я даю чай, даю обувь. Оказываю любезность. Вы ходили в полицейский участок. Потом горничная ходила. И вы, и горничная плакали. Бедные. Я разозлился. Нет грубости. Девушки слабые. В полицейском участке можно и не издеваться над слабыми людьми. Я мужчина, полиция, пожалуйста, заходи, я всегда поговорю. Вы понимаете? Японские мужчины всегда нельзя. Мужчина с мужчиной, да, хорошо. Можно и без девушек».

Затем он снова вернулся к вопросу безопасности Ханако и на этот раз предложил ей вместе с матерью отправиться в Шанхай. Расходы на поездку и их дальнейшее содержание он брал на себя. По словам Зорге, в одном из шанхайских банков у него лежали на счету некоторые сбережения. Сам он поехать не мог, но — чрезвычайно важный момент — ожидал, что скоро его работа закончится и он присоединится к Миякэ в Шанхае. Рихард вернулся к делам, а Ханако, опустошенная, легла на кровать и тихо заплакала.

Она чувствовала, что идея с бегством в Шанхай запоздала, тем более что, даже если туда уедет она с матерью, Зорге останется в Токио, а его загадочная работа не кончится никогда. Шанхай уже стал фантомом, и теперь таким же фантомом становился Рихард, который сидел на расстоянии вытянутой руки от нее, но уже был так же далек, как Китай. Постепенно девушка забылась тревожным сном, который потом, много лет спустя, назвала «предчувствием смерти».

…Оставшись одни, Рихард и Ханако откупорили бутылку бренди, выпили по бокалу, и Зорге начал разговор:

«Я говорю с вами, вы, пожалуйста, послушайте… Если Зорге не будет, вы станете плакать. Вы маленькая девушка, слабая. Бедная. Я не знаю, как лучше. Вы поедете в Шанхай — трудно. Возможно, с Зорге все будет нормально, а может, нет, не знаю. Вы, если Зорге не станет, будете думать, думать. А, какой же Зорге большой человек, и вы больше не будете плакать. Можно и не плакать. Понимаете? Нет, вы не понимаете. Сейчас можно и не понимать. Может, а может и не произойдет, не знаю. Вы любите Зорге?

— Да, люблю.

— Я вас люблю. Если бы вас не было, Зорге бы умер намного раньше. Понимаете? В больнице я был очень опасно. Вы плакали. Я думал. Вы меня хотели. Хочу жить. Не хочу умирать. Да, я поправился. Вы знаете. Вы не хотели?

— Я всегда вас хочу.

— Да, вместе хотим. Не хочу умирать. Умру, нерадостно. Думаю, вы не любите смерть. Вы хотите умереть вместе с Зорге?

— Я боюсь смерти!

— Да, люди боятся умирать. Правда. Вы не врете. Говорите правду. Хорошо. Я — хорошо смогу. Вы можете не волноваться. У вас есть мама-сан. Есть маленькая девочка [племянница]. Умирать нельзя. Я не дурак. Я не буду говорить. Все в порядке. Зорге сильный мужчина, не всегда говорит. Можно и не говорить. Вы что сделаете, брак?

— Я могу и без брака. Я думаю, японские молодые люди не смогут меня полюбить.

— Нет, вы красивая. Умная. Я люблю. Если японский молодой человек будет умным, вы станете хорошей женой. У вас будет счастье. У молодого человека будет счастье. Если у меня не будет Мияко, мне будет трудно жить. Вам можно и без Мияко. Пожалуйста, возвращайтесь один. Да, молодой человек вас любит. Я знаю. Нехорошо, когда вы грустная. Когда люди просто грустные, хорошо. Очень грустные — нехорошо. Я знаю, чему люди рады, чему не рады. Вы рады, понимаю, это хорошо. Вы, пожалуйста, выходите замуж. Мне одному нормально. Потом умру. Может быть, а может быть, не умру, люди не знают, когда умрут. Лучше и не знать. Если люди будут знать, когда умрут, не будут работать. Станут лентяями. Я не лентяй. Работаю, работаю, потом умру. Вы любите Зорге? Да, я вас люблю и не забуду. Дальше вместе можно и не быть. Я умру один…

— Вы не боитесь умирать?

— Люди всегда боятся умирать. Если молодой человек делает большую работу, всегда опасно. Долго жить сложно. Вы любите больших молодых людей? Да, вы их любите. Я знаю. Я сделаю хорошую книгу. Потом у вас будет счастье. Вы знаете моя книга?

— Нет, не знаю.

— Да, у меня много хороших книг. Потом вы узнаете. Зорге — большой человек. У вас будет счастье. Сейчас может и не быть. Я еще больше буду работать. Смогу сделать хорошие книги. Подождите немного. Вы рады? Да, если вы рады, я тоже всегда рад. Люди вместе рады, это лучше всего. Имеют счастье. Вы — хороший человек, я — хороший человек, хочу вместе заснуть. Давайте вместе заснем. Можно больше и не разговаривать».

….Обнявшись, они пошли в спальню и постарались забыть события последних дней, но Ханако мучила мысль, что она чего-то не понимает в происходящих событиях и, оторвавшись от ласк, она попыталась добиться ответа от Зорге: что происходит? Он окаменел, и на лице его как будто появилась маска. Сказав лишь: «Хочу спать, хочу спать. Давайте умрем вместе», — он лег рядом с ней. Полистав пластинки, Рихард поставил «Фантазию» Бетховена. Партию фортепиано исполнял Эдвин Фишер, один из любимых пианистов Зорге: с его слов, в Германии, еще ребенком, он приходил в гости в дом Фишеров. Зорге лег в спальне один, некоторое время внимательно слушал музыку, потом вдруг встал, подошел к Ханако, и они вместе сели на кровать. Лицо его было немного мрачным, пристально глядя на нее, он сощурил глаза, но на самом деле взгляд его был обращен куда-то очень далеко.

…..

17 декабря Миякэ сама пришла на общественное кладбище Дзосигая…. Кладбище не только выглядело заброшенным, на нем еще и стояла мрачная тишина. Ханако остолбенела. Придя в себя и хорошенько присмотревшись, она заметила, что почва имеет неровный рельеф, образованный из невысоких земляных холмиков, но направилась не к ним, а в сторону центрального буддийского алтаря, находившегося в правой части кладбища.

И тут нервы у нее сдали. У Ханако начались галлюцинации. Она встала на месте, устремив взгляд в землю, и прислушалась: «Он действительно зовет меня. Слышится голос Зорге. Он действительно зовет меня: “Мияко, я ждал, ждал”. Только мне слышен этот голос. И это не кажется мне странным — потому что я не думала об этом, я просто прислушивалась. Наверное, я бы скорее удивилась, если бы этот голос мне не слышался. Тогда я бы подумала, что Зорге забыл меня, что он меня больше не любит. Теперь же, слыша его голос, я поспешила в администрацию кладбища. “Зорге, подожди, подожди!” — восклицала я на ходу…»

…

Когда Ханако задавали вопросы о прошлом, она ощущала почти физическую боль и все чаще вспоминала одну из последних ночей с Рихардом. Тогда, за несколько недель до ареста, он спросил ее, хотела бы она умереть вместе с ним. Она испугалась и ответила, что боится смерти, и Зорге одобрительно кивнул — он еще раз убедился, что эта девушка никогда не врет ему, и сказал, что сам он сможет умереть достойно.

Она не в состоянии была понять в тот момент смысла этой фразы, а теперь снова вспомнила ее, представив, как в камере крематория рассыпаются в прах его кости. Примерно через час их пригласили в другой зал ожидания, где Ханако услышала лязг теперь уже открываемой двери и неприятный звук — как будто что-то вытряхивали в ведро.

Появившийся вскоре служащий принес и подставил на подставку большое сито с остатками белых, ставшими похожими на пемзу, очень мелких костей. Ханако взяла специальные щипцы и, превозмогая себя, принялась перекладывать косточки в заранее заказанную большую урну. Когда кости закончились, служащий пересыпал туда же оставшийся после кремации пепел. Все поместилось как нельзя лучше. Ханако поставила урну в павловниевый ящик, обернула его в фуросики — большой платок, в такие в Японии принято заворачивать разные предметы и использовать для переноски как сумку, обняла ношу обеими руками и опустила голову так, что оперлась лбом о крышку ящика. Пепел был еще горячим… «В руках я крепко держала оставшуюся кучку обугленного праха. Широко раскрыв глаза, чтобы сдержать готовые хлынуть слезы, я гордо подняла голову и расправила грудь. Этого достаточно, этого достаточно. Зорге живет в моем сердце!»

Вечером, перед сном, она поставила урну рядом с подушкой, обняла ее и так уснула. Утром, проснувшись, она осознала, что ее жизнь изменилась. Все последние годы и до самого вчерашнего дня она жила одной мыслью: найти его, то, что от него осталось. И вот эта задача выполнена. Зорге снова с ней. Другой, по-другому, иначе, но это все равно Зорге. Она не забыла его, а теперь, когда урна с его прахом стояла рядом с ее постелью, она ощущала на плечах его тяжелые руки и чувствовала, как медленно, постепенно ее душа и тело наполняются незнакомой ей раньше спокойной любовью и энергией. Зорге найден. Теперь надо бороться дальше.
Источник