Неизвестный Зорге. Искусство на разведслужбе
4 октября 1895 года родился один из самых известных разведчиков всех времен и народов — Рихард Зорге. О прошедшем юбилее мало кто вспомнил. Почему?
Александр Куланов
С тех пор как в 1964 году Зорге официально признали на родине (после того как о нем как о супершпионе рассказали на Западе), фантастических придумок об этом человеке по-прежнему больше, чем реальных фактов. А самое печальное, что факты широкой публикой сегодня мало востребованы. Уже почти никто не вспоминает о преданности Рамзая идеалам коммунизма, зато имидж алкоголика на мотоцикле, «которого погубила страсть к женщинам», становится все более расхожим. Серьезное изучение его биографии остается уделом пары-тройки узких специалистов, ряды которых с годами редеют. В прошлом году, например, прекратило свое существование «Общество исследования дела Зорге» в Японии — его последним активистам уже под 90, а «новобранцев», готовых поддерживать традицию, нет. В России и вовсе ничего подобного японскому обществу никогда не было, как не было и нет настоящего музея Зорге, о необходимости которого на дежурных мероприятиях по случаю памятных дат героя (день рождения, день казни) говорили еще при СССР. Фильмы, которые о нем снимают… лучше бы не снимали. Отдельные крупицы достоверных знаний о нем, которые периодически все же появляются, тонут в потоке новостей. Что очень жаль — ведь без крупиц цельную картину не сложить…
Ненаписанный роман
В августе этого года в Доме-музее Юлиана Семенова в Ялте обнаружили фрагмент письма к писателю от бывшего чекиста Льва Петровича Василевского. Отправитель вошел в историю как один из авторов и участников убийства Льва Троцкого и как переводчик на русский язык романа Рафаэля Сабатини «Одиссея капитана Блада». Но в письме речь шла о другом:
«[С] наслаждением и радостью я читаю опубликованные тобой вещи и буду рад, если собранные мною материалы не пропадут зря, попадут в умелые руки умного, талантливого писателя. Надо же, наконец, написать о Рихарде Зорге настоящую книгу и поставить настоящий фильм, так нужный нашей молодежи. Ведь дешевая писанина Ю. Королькова, безграмотных невежд Голякова и Понизовского — все, что эти писаки написали и издали о Зорге,— жалкое подобие того, что он заслуживает».
Стоит пояснить. Первая книга журналиста Ю.М. Королькова о Рихарде Зорге «Человек, для которого не было тайн» вышла в 1965 году. Писалась она быстро и при мощной поддержке сверху — звание Героя Советского Союза Зорге присвоили в ноябре 1964-го, а в январе 1965-го Корольков уже побывал в Токио, где встречался с японской подругой Зорге Ханако Исии и другими свидетелями известных событий. Еще один журналист, Владимир Понизовский, в Японию не ездил, лишь накоротке пересекся с Ханако Исии в мае 1965 года, когда та приезжала в Москву. Отсутствие информации из первых рук ему, очевидно, восполнил соавтор: Сергей Голяков — человек, о котором не известно вообще ничего (возможно, это псевдоним представителя соответствующей «инстанции»). Их совместный труд под названием «Рихард Зорге» увидел свет в том же 1965 году, и мнение об этих авторах и их произведении ветерана разведки и диверсий нам теперь, после найденного в Ялте письма, тоже известно. Но что мог предложить Семенову сам Василевский, когда писал о «собранных материалах»?
Скорее всего, речь шла о неких сведениях, которые Лев Петрович получил во время службы в годы войны в Турции и Мексике. Очевидно, впрочем, что эксклюзивной информацией по делу Зорге Василевский располагать не мог. Рамзай числился по другому ведомству — военной разведки, и даже высокопоставленные чекисты толком о нем ничего не ведали. Но известно и другое: когда в Токио случился провал и никто не мог сообщить ничего внятного, в сборе информации по инциденту были задействованы представители всех спецслужб. Что-то мог узнать об этом и замрезидента НКВД в Анкаре Василевский.
Об этом, правда, остается только гадать — детали остаются загадкой. Хотя в 1970 году в журнале «Техника — молодежи» была опубликована повесть Льва Василевского «После Зорге», действие которой происходит зимой 1942 года. Произведение предваряет ремарка: «Повесть написана на основе действительных событий и фактов. Изменены лишь подлинные имена нескольких действующих лиц и некоторые сопутствующие обстоятельства». Так вот, основные события повести разворачиваются вокруг сверхсекретной миссии сотрудников гестапо, направленных из Берлина в Токио с целью «покарать» германского посла Отта и полицай-атташе посольства Майзингера за преступную халатность, допущенную ими в отношении Зорге. Сюжет завораживает: на двух специальных самолетах «Кондор» гестаповские «чистильщики» должны были перелететь в Японию из Германии с дозаправкой на территории Советского Союза (!), и только благодаря резидентуре НКВД в Европе об акции стало известно заранее, так что конечной цели гестаповцы не достигли…
За исключением самого предлога перелета, никакого отношения к Рамзаю сюжет повести не имеет. Ее название «После Зорге» лишь фиксирует время происходящих событий. Быть может, поэтому Юлиан Семенов не написал роман на основе материалов Василевского? Или просто не поверил чекисту-ветерану? Или проверил и пришел к выводу, что заниматься этим не стоит?
Косвенно в пользу последней версии свидетельствует дочь писателя Ольга Юлиановна, которая вспоминала: «Личность Зорге папу очень интересовала, и после концерта он подошел к маршалу Жукову с вопросом, знакомо ли ему имя разведчика.
Жуков ответил, что ни одно из его донесений ему не докладывали. Позднее папа выяснил у Чуйкова, что Филипп Голиков, ставший начальником разведки после расстрела Яна Берзина, на всех донесениях Зорге писал: “Информация не заслуживает доверия”…»
В 1969 году Семенов сам добрался до Токио и написал о деле Зорге репортаж в «Правду». Но не более того. Выходит, материалы, которые предлагал ему Василевский, для писателя «не сыграли».
Вот и гадай: то ли у чекиста версия «хромала», то ли Семенова «альтернативные источники» подвели.
Искусство в арсенале разведчика
По воспоминаниям Ханако Исии, Рамзай являлся большим поклонником японского искусства: «Когда у Зорге находилось свободное время и он был дома, он читал, рассматривал коллекции укиё-э, открывал энциклопедию по истории японской культуры, занимался даже изучением музыки гагаку». Вкусы Зорге в области изобразительного искусства были несколько необычны. «Укиё-э в жанре бидзинга у него было мало, и по большей части — гравюры Хиросигэ, однако он являлся обладателем многочисленных старинных японских жанровых гравюр с изображением сцен уличной торговли и альбомов с историческими иллюстрациями,— свидетельствовала Ханако.— Он подарил мне две-три гравюры в жанре бидзинга работы Утамаро из своей коллекции».
Поясним. Бидзинга — гравюры с портретами японских красавиц, а Китагава Утамаро — признанный мастер, работавший в этом жанре в XVIII веке. Другой знаменитый художник, Утагава (Андо) Хиросигэ, прославился прежде всего своими пейзажами, в том числе широко известным циклом «36 видов горы Фудзи», но портреты его работы любителям укиё-э знакомы меньше. Что же касается сцен уличной торговли, то этот жанр фудзоку-га не может соперничать в популярности с изображениями красавиц, пейзажей и самурайских баталий. То, что Зорге собирал гравюры, руководствуясь не именем художника, а темой, да еще выбрав столь необычную — еще один штрих, подчеркивающий независимый характер коллекционера и глубокое понимание им предмета.
Сам Зорге позже признавался: «Меня интересовало… развитие японской культуры и искусства, я изучал эры Нара, Киото, Токугава, влияние различных китайских школ, а также современный период с эры Мэйдзи. Кроме моей домашней библиотеки я пользовался библиотекой германского посольства в Токио, личной библиотекой посла и библиотекой Восточно-Азиатского общества в Токио, располагающего обширной научной литературой. Общество часто проводило научные собрания и лекции, где большей частью темой обсуждения была японская история. И я в той или иной степени поддерживал контакты и обменивался мнениями с немцами, проявлявшими интерес к этим проблемам».
Большую часть периода работы Рамзая в Токио (с 1933 по 1938 год) немецкую дипломатическую миссию в Японии возглавлял Герберт фон Дирксен — искренний и преданный поклонник и блестящий знаток японского традиционного искусства, говоривший, что «по-настоящему утонченное, или, иначе говоря, “сдержанное”, классическое искусство Японии приходилось усиленно изучать, совмещая эту страсть с привязанностью к самой стране». Фон Дирксен завоевал признание и был избран президентом германского Общества восточно-азиатского искусства, того самого, библиотеку которого, наравне с библиотекой самого фон Дирксена, активно использовал Зорге. Имея столь выгодное хобби, разведчик получал хорошие шансы оказаться не только полезным послу Германии специалистом в области политики, но и приятным собеседником в искусствоведческих размышлениях — от обсуждения нюансов буддийской живописи тысячелетней давности до особенностей средневековой японской музыки. Это сближает людей куда больше, чем скучные разговоры о политике, искусство делает общение почти интимным.
По понятным причинам Дирксен постарался избежать упоминания Зорге в своих воспоминаниях, но, зная общность их интересов, можно не сомневаться, что тот имел отношение и к грандиозной идее немецкого посла. «Я смог добиться успеха в области культуры в качестве президента германского Общества восточно-азиатского искусства,— свидетельствовал последний,— Мои беседы с профессором Кюммелем, генеральным директором Берлинского музея, всемирно известным специалистом по японскому искусству, так же как и с профессором Рейдемейстером, подвигли меня на реализацию давно лелеемого плана организовать выставку действительно первоклассного японского искусства в Берлине».
У Дирксена все получилось: выставка в Пергамском музее в Берлине была открыта 28 февраля 1939 года под патронатом генерал-фельдмаршала Геринга и в присутствии Гитлера. Японцы отправили в Германию 126 экспонатов, в том числе: 28 в статусе национального сокровища и 57 — культурного достояния. Невероятная щедрость и грандиозный масштаб: сегодня подобную выставку за пределами Японии просто невозможно представить, но тогда только так и можно было гарантировать внимание к проекту высокопоставленных лиц, которых сегодня принято называть «нацистскими бонзами», и сам фон Дирксен написал прочувствованное вступление к каталогу выставки, представляющей в том числе искусство бонз буддийских.
Видимо, к периоду подготовки выставки относятся упоминания Ханако Исии о том, что Зорге собирал изображения Будды и бодхисаттв японской работы — сразу несколько штук висели у него в домашнем кабинете. Пользуясь статусом иностранного журналиста, он побывал в древних столицах Японии — Киото и Наре — и подолгу и с удовольствием рассказывал об их буддийских достопримечательностях. Висело в кабинете Зорге и мало кому из неспециалистов известное изображение бодхисаттвы Ниёрин Каннон из храма Кансин-дзи в Осаке — и эта статуя тоже совершила путешествие в германскую столицу.
О том, какой объем бесценной информации за время подготовки этой выставки ушел от Рамзая в советскую столицу, никакие воспоминания, понятное дело, не говорят. Но в этом и нет особой нужды: достаточно учесть степень доверительных отношений самого высокого уровня, «наработанных» Зорге на искусствоведческой ниве, чтобы оценить «потенциал отдачи».
«Я не стремлюсь хвалить самого себя,— писал Зорге, находясь под следствием.— Я просто стараюсь показать, что моя исследовательская работа в Японии была абсолютно необходима для разведывательной деятельности в интересах Москвы. Думаю, что, если бы я не занимался этими исследованиями и не имел такого образовательного потенциала, мне не удалось бы выполнить свою секретную миссию, и я не смог бы так глубоко укорениться в германском посольстве и в журналистских кругах. Более того, я наверняка не смог бы в течение семи лет успешно выполнять свою работу в Японии. Наиболее важную роль в этом сыграли даже не способности и не то, что я успешно выдержал экзамены в московской разведшколе, а мои основательные исследования и полученные знания о Японии».
Дошло до наших дней
В ноябре прошлого года ТАСС передал сообщение: «Министр обороны Сергей Шойгу принял от директора Службы внешней разведки Сергея Нарышкина настенную карту Юго-Восточной Азии, которая была привезена разведчиком Рихардом Зорге в Японию в сентябре 1933 года и размещалась в его рабочем кабинете. Торжественная церемония передачи исторической реликвии прошла в Национальном центре управления обороной РФ…»
Агентство извещало о деталях: «В ходе обыска, проводившегося подразделением японской полиции, из квартиры разведчика были изъяты все его личные вещи. Вместе с тем возглавлявший расследование сотрудник токийской прокуратуры Мицусада Ёсикава эту карту к материалам дела не приобщил. Многие годы карта хранилась в доме Ёсикавы в качестве семейной реликвии, а после его смерти была подарена семье его друга — Ёсио Сига, известного коммунистического деятеля послевоенной Японии…»
Что к этому можно добавить? Сам дом во время одной из американских бомбардировок Токио сгорел, как сгорела, по уверениям официальных властей, и уникальная библиотека Зорге, и рукопись неоконченной книги, и оригиналы его показаний, данных на следствии.
А то, что уцелело,— уцелело случайно. Или мистически даже, как вот эта карта.
Совсем не секретная, но по факту засекреченная почти на 80 лет странным стечением обстоятельств. Сначала на нее смотрел Зорге и те, кто бывал у него дома. Потом — японский прокурор и полицейские, что пришли хозяина дома арестовывать, дальше — люди, к которым свернутая по сгибам бумага не ясно как попала. Теперь «карта Зорге» входит во временную экспозицию, посвященную 75-летию Великой Победы, развернутую в Музее современной истории России в Москве. Хочется надеяться, что выставка окажется долговременной и вышедший из небытия артефакт не сгинет потом в запасниках, а останется навечно в Зале боевой славы военной разведки.
Ведь от настоящего Зорге так мало настоящего осталось…
