Пропавшее “Золото Рейна”
В маленьком музее Рихарда Зорге в одной из московских школ есть витрина с фотографиями, выполненными годах примерно в 1970-х. Тогда ещё были живы кое-кто из тех, кто помнил самого Рамзая, членов его группы, город, в котором разворачивались события одной из самых важных шпионских акций мировой истории. Мы сейчас уже не знаем (хотя можем догадываться), кто именно из этих людей принёс в дар школьному музею набор цветных снимков. Ими теперь оформлен стенд под названием «Места конспиративных встреч Рихарда Зорге в Токио». Почётное место на нём занимает фото немецкого ресторана «Кетель», что находился когда-то в центре японской столицы, на Гиндзе.
От Рихарда Зорге осталось довольно много, учитывая особенности его работы, вещей, фотографий, документов. Ценнейшие артефакты, они рассеяны теперь по всему миру. Некоторые снимки хранятся, судя по всему, в частных руках в Петрозаводске, восемь уникальных предметов, включая его пальто, кашне, пепельницу, — в Государственном музее политической истории России в Петербурге (там же и фотографии Москвы нач. 1930-х годов — первых лет его работы). О чём-то вдруг упоминают в новостях, как это случилось в мае 2015 года, когда неизвестным дилером в Токио был куплен поздравительный адрес рейхсминистра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа на имя нашего разведчика.
Риббентроп поздравил Зорге 4 октября 1938 года, когда выдающемуся германскому знатоку Дальнего Востока исполнилось 43 года. Тремя годами ранее Рамзай отмечал своё 40-летие в компании Хельмута Кетеля — владельца ресторана «Рейнгольд» в пятом квартале престижного токийского района Гиндза. Хельмут, или, как его тут называли, Папаша Кетель, был старше Зорге на два года, тоже воевал в Первую мировую, но не в Европе, а здесь, на Дальнем Востоке. Служил коком на крейсере «Эмден», попал в японский плен, сидел в лагере неподалёку от Токио. Потом он понял, что Япония уже влюбила его в себя, да и шансов разбогатеть здесь просматривалось побольше, чем на разорённой войной родине. Сметливый голшинец обратил внимание на неистовую тягу японцев ко всему европейскому, на дороговизну пива и практически полное отсутствие его местных производителей и решил открыть свой бизнес в Стране восходящего солнца. Папаша Кетель остался в Японии, женился на местной девушке, и в 1927 году на Гиндзе появился пивной бар под названием «Рейнгольд» — «Золото Рейна», через три года расширенный до одноимённого ресторана немецкой кухни.
Оформлено место было со вкусом и фантазией. Двери выглядели как огромные пивные бочки, а внутри Кетель воссоздал атмосферу настоящей немецкой пивной с массивными потолочными балками, огромными столами и официантками — японками, но в традиционных немецких платьях и с немецкими «рабочими псевдонимами». Классик японской литературы, бонвиван и эпикуреец Кафу Нагаи посетил «Золото Рейна» в октябре 1932 года, запечатлев необычных официанток в своём дневнике: коренастых, слегка раскосых и коротконогих. К слову сказать, они были не совсем официантками. Папаша Кетель не платил им зарплату, и девушки выполняли функции хостес в японском понимании: подсаживались к клиентам, развлекая их немудрёной беседой, мастерски играя сопереживание дорогому гостю и постоянно подливая ему спиртное. Доход хостес в таком случае полностью зависит от суммы чека клиента (чем больше тот выпьет, тем выше персональная премия) и от чаевых. Так что старались они вовсю, а поскольку сюда приходило много иностранцев, по мере сил даже пытались учить трудные европейские языки.
4 октября 1935 года одна из таких хостес по «имени» Берта передала своей подруге Агнес, что её вызывает Папа. Кетель сидел с красивым широкоплечим мужчиной. У гостя было волевое лицо с крупными чертами, серо-голубые глаза и волнистые тёмные волосы. «Это мой друг доктор Зорге, журналист из Германии. Сегодня у него день рождения, 40 лет. Возьми бутылку шампанского и составь ему компанию», — с этими словами Хельмут Кетель вернулся к работе, оставив Зорге и Агнес, настоящее имя которой было Ханако Миякэ, наедине. Так началась потрясающая история любви советского разведчика и японской девушки, продолжавшаяся… дольше, чем мы можем себе представить.
Познакомившись с Ханако, Зорге старался посещать «Рейнгольд» пореже, не желая афишировать их связь среди коллег девушки. Вместе они ходили в другие рестораны, снимки их обновлённых витрин тоже висят сегодня в школьном музее как места конспиративных встреч Рамзая. И всё же в историю вошло лишь одно заведение — «Рейнгольд». Вошло благодаря ей — хостес по прозвищу Агнес.
Ханако оставалась самой близкой подругой Зорге до его ареста в октябре 1941 года. Она тоже была арестована — в «профилактических» целях, но отказалась сотрудничать с полицией (а он в это время просил не трогать её: «Бедная девочка ничего не знала, оставьте её в покое»), пережила войну и известие о казни своего любимого. В 1947 году она, больная туберкулёзом, не имея никаких постоянных средств к существованию, начала поиски его могилы и в конце концов добилась от руководства токийской тюрьмы Сугамо, чтобы ей — любовнице иностранного шпиона! — указали примерное место захоронения Зорге. На преодоление бюрократических формальностей ушло ещё два года. Осенью 1949-го нанятые ею землекопы вскрыли ров, где закапывались невостребованные тела. «Дрожа, я сделала шаг вперёд и заглянула внутрь, — писала потом Ханако. — На дне полутёмного гроба лежали жёлто-коричневого цвета кости, в которые превратилось тело. На дне гроба виднелась истлевшая циновка, на ней лежали не соединённые между собой бедренная кость, кости ног и другие части скелета. И… его череп! Впившись в него взглядом, я опустилась на колени у края разрытой могилы…»
Ханако написала книгу «Зорге как человек» («Нингэн Дзоругэ») и на полученный гонорар смогла сначала кремировать остатки праха, а затем и выкупить место на кладбище Тама на окраине Токио, где похоронила любимого. Себе же она оставила его золотые коронки, из которых заказала обручальное кольцо. Незадолго до ареста Рамзай предупредил: если будет совсем худо, она может обратиться в советское посольство и сказать, что она его жена — ей помогут. Это время пришло, когда ей понадобилась операция по поводу туберкулёза, но в посольстве с ней не стали разговаривать. До 1964 года имя Зорге было у нас либо неизвестно, либо под запретом. До 1964 года он был враг для одних, «шпион, боровшийся за мир» для других, и только для неё он был просто человеком по имени Зорге — в любые времена. По сути, первые 20 лет после казни он был нужен только ей — бывшей хостес из ресторана «Рейнгольд». И лишь два десятилетия спустя её признали на родине её возлюбленного в качестве «японской жены», назначив пенсию от Министерства обороны СССР, привезя на отдых в Сочи и пообещав срочно издать её книгу о Зорге, которая так до сих пор и не вышла.
«Рейнгольда» к тому времени уже не существовало — слишком много неоднозначных ассоциаций возникало в связи с прежними его посетителями. На старом месте стоял теперь новый ресторан с новым названием — «Кетель» — и эмблемой, где надпись по-немецки оказалась удачно вписана вместе с её японским вариантом в фигуру, напоминающую округлый мальтийский крест. Папаша Кетель узнал о том, что его приятель оказался шпионом, но не дожил до его триумфа, скончавшись в 1961-м и упокоившись на том же кладбище Тама, в нескольких сотнях метров от Зорге. Его место у стойки занял наследник, которого я ещё застал, впервые придя в новый «Кетель» в 2002 году. Ресторан по-прежнему был исполнен бюргерского духа, там по-прежнему подавали отличную свинину с капустой, а японские официантки в немецких платьях, как и раньше, умело разливали нефильтрованное пиво из высоченных бутылок, особым образом прокручивая их ладонями и поднимая высоко над столом. Тёмная и длинная пенная струя штопором ввинчивалась в тяжёлые кружки, заставляя забыть обо всём, кроме сиюминутных удовольствий.
Когда мы уходили, нам выдали счёт, написанный от руки на фирменном бланке Ketel’s Bierstube. В японских ресторанах расплачиваются всегда на выходе, и у дверей я стукнул по звоночку, чтобы вызвать кассира. Сдержанно извиняясь, своё место заняла скрюченная старушка в бледно-лиловом кимоно, настолько старая, что — я только потом это понял! — могла бы работать здесь ещё во времена Агнес и Берты. Вместо калькулятора в руках у неё оказались потемневшие от времени японские счёты — соробан. Бледные артритные пальцы мгновенно посчитали на них сумму чека. Занятый другими мыслями, я тогда лишь машинально сохранил в сознании эту картинку, не обратив особого внимания, тем более что это оказался не единственный наш визит в «Кетель». Понадобилось время, чтобы осознать: это тот самый «Кетель», то самое «Золото Рейна», где встретились ОНИ, где началась одна из самых романтических и драматических историй, полной ясности в которой мы не имеем до сих пор.
Увы, времени на то, чтобы научиться думать быстрее, не хватило. Летом 2004 года «Кетель», бывший «Рейнгольд», закрылся навсегда. За четыре года до этого, в апреле 2000-го, умерла Ханако. Говорят, её кремировали с обручальным кольцом на пальце — тем, что ей переделали из золотых коронок Зорге, и захоронили урну в его могилу.
На память о «Золоте Рейна» остался чудом сохранившийся чек да маленькие старые счёты соробан, купленные специально, чтобы напоминали о японской поговорке: «Ити го ити э» — «Один миг — один шанс».
Александр Куланов
Рисунок ресторана «Рейнгольд» Фудзивара Камаи (https://www.foodwatch.jp/tertiary_inds/lqrhistory/11826)
