Часть 6: Ивино, Прохорово и роль личностей в их истории

О том, что это действительно старая деревня, а не разросшийся коттеджный поселок, я сам узнал из статьи местного краеведа А. Дудина, и отправился на своем педальном коне кинуть взгляд на места, посещать которые не брезговал когда-то сам Лев Толстой. Вообще, сличая старые и современные карты, поражаешься, сколько деревень, сел и поселков ушли в прошлое, не оставив ни материальных следов на земле, ни виртуальных – в памяти. Одним из таких мест могла бы стать деревушка Ивино, что затесалась между Мещерским и Прохоровым, если бы не ее местный «деревенский сумасшедший». Жил когда-то в этой деревне крестьянин по имени Сергей Кузин, с малолетства отличавшийся странными для нашей незамысловатой сельской жизни привычками: много читал, собирал библиотеку, а в возрасте 24-х лет и вовсе, как думали сельчане, поставил крест на своей жизни: бросил пить и вступил в толстовское «Общество согласия против пьянства».

Что думали о нем его соседи – можно только догадываться. Но происхождение известной частушки «Не ходите девки замуж за Серегу Кузина…» становится немного понятнее, когда мы узнаем, что молодой не только читал Пушкина, но и декламировал его вслух, а вскоре дошел до того, что – трудно вообразить – начал писать сам.

Крестьянский пиит, как все графоманы, обладал склонностью к ажитации и непродуманным поступкам. В 1889 г. Сергей Кузин решил, что его стихи достаточно хороши для того, чтобы быть продемонстрированными не только твердопяточным деревенским девкам, но и профессионалам, и отправился в Москву к своему давнему кумиру – Льву Толстому. Лев Николаевич самородка принял, беседа их прошла в обстановке доверия и взаимопонимания. По ее окончанию граф записал в дневнике: «…крестьянин наивный и слабый стихотворец. Говорил с ним по душам». «Наивный стихотворец», в свою очередь вспоминал, что Толстой «по душам» посоветовал ему больше никогда стихов не писать, и Кузин ему это даже пообещал – примерно как Бездомный Мастеру в психиатрической клинике. В то же время строгий Лев Николаевич вроде как посоветовал ему писать прозу (или, во всяком случае, не запретил этого вовремя), и ряд крестьянских писателей пополнился Сергеем Тимофеевичем Кузиным из деревни Ивино, что близ Мещерской окружной психиатрической больницы.

Когда много позже Толстой сам посетил наши места, то с удивлением встретился со старым знакомым. 19 июня 1910 г. Лев Николаевич писал жене: «Вчера ездил верхом в деревню, где душевно больные женщины. Встретил меня знакомый крестьянин, который 12 лет тому назад был в Москве и поступил тогда в мое общество трезвости и с тех пор не пьет». 22 июня писатель, страдавший, судя по всему, частичной амнезией, продублировал: «Все, какие были у меня здесь сношения с народом, очень приятные. Они ласковее наших и более воспитаны. Дни два назад поехал в деревню, где выздоравливающие больные помещаются у крестьян. И первое лицо – крестьянин, встречает меня словами: здравствуйте, Лев Николаевич. Оказывается, он 12 лет тому назад был у меня в Москве, поступил в наше общество трезвости и с тех пор не пил. Живет богато. Повел меня смотреть свою библиотеку – сотни книг, – которой гордится и радуется».

Старый граф не знал, что разрешение творить в прозе, данное им 30 с лишним лет назад, вызвало публикацию двух книг С.Т. Кузина («Перст божий» и «Полночь в лесу»), массы статей в газетах «Биржевыя ведомости» и «Известия Московской губернской управы», а также активную деятельность непьющего автора в большевистских кружках при психбольнице. Со временем его кипучая энергия оказалась направлена в более прагматичное русло: Кузин организовывал местные кредитные и молочные товарищества, работал попечителем народных училищ, возглавил маслобойную артель, с оптимизмом принял приход советской власти и успокоился – на этот раз навсегда – только в 1942 г.

Я нашел дом Кузина в Ивине, но фотографировать его не стал. Старое, еще позапрошлого века, здание уже обшито сайдингом, взамен маленьких вставлены пластиковые окна, а перед домом мирно играют в бадминтон дачники, явно не догадывающиеся, что когда-то здесь жил человек, исключительно благодаря которому деревня навсегда вошла в историю – в отличие от соседнего села Прохорово, где исторических личностей всегда было в достатке.

Дорога от Мещерского до Прохорово, чуть в стороне от которой лежит Ивино, оканчивается прелестной аллеей, происхождение которой теперь комментируется пояснительными щитами:

В конце аллеи – Спасская церковь, почти полностью восстановленная и ныне выглядящая примерно так, как в 1941 г., когда здесь снимали фильм «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Трудно поверить, но тогда режиссер сумел убедить зрителей, что подмосковные пригорки ничем не отличаются от миргородских просторов – в отличие, например, от создателей недавнего сериала «Котовский», безуспешно пытавшихся выдать ярославские березовые рощи за холмистые бессарабские степи.

В мои задачи не входит описание богатой истории Прохорова, связанной с именами «тех самых» Милославских и еще более «тех самых» Трубецких – об этом с лишком сказано краеведами. Проезжая по аллее, я вспомнил свои путешествия по Японии и подумал о том, что маркетинг территорий у нас еще не существует. В той же Камакуре, например, вряд ли найдешь хоть один дом вдоль Аллеи молодого принца, где не обыгрывалось бы богатое историческое прошлое города, фамилии Тайра и Минамото, Ходзё и Токугава. То же – в Наре, Киото, других городах. В одном задрипаном рыбацком ресторане, помню, клиентов привлекали с помощью выцветшей фотографии голливудской звезды: хозяйка желтым пальцем тыкала в лицо Брук Шилдс и улыбчиво приговаривала «Мэрилин Монро, Мэрилин Монро».

В Прохорове, осиянном именами олигархов эпохи царизма, к ним апеллирует лишь местный священник, с помощью специально установленного стенда испрашивающий у паствы 1,5 млн. руб. на окончание реставрации церкви. А жаль. Мне было бы приятно, если бы начавшие неуклонно выстраиваться вдоль парадной аллеи дачи несли бы на себе хотя бы едва заметный отпечаток былого аристократизма Прохорова. И выглядело бы веселей и, может быть, хоть какая-то память осталась бы…