Легенды шпионского Токио
“Новая газета во Владивостоке”, № 463 / Василий АВЧЕНКО / 18 октября 2018
Историк Александр Куланов рассказал владивостокцам о героях своих книг — разведчике Зорге (1895–1944), спортсмене Ощепкове (1892–1937), писателе Киме (1899–1967)
Автор и его книги
В 2016–2018 гг. в издательстве «Молодая гвардия», выпускающем легендарную серию «Жизнь замечательных людей», вышли биографии Романа Кима, Василия Ощепкова и Рихарда Зорге, написанные Александром Кулановым — московским историком, востоковедом, автором ряда книг о Японии. В сентябре Куланов побывал в гостях у Японского центра во Владивостоке и рассказал о героях своих книг — профессиональных разведчиках, незаурядных личностях.
Об Ощепкове: «Черный пояс, стягивающий Россию и Японию»
— Тема спецслужб меня не интересовала никогда. Я не историк спецслужб, не служил ни в одной из них. Меня интересовали люди. Я не ищу героя в наградных колодках и погонах. Мне интересно найти человека с нестандартным мышлением, который, если перефразировать Толстого, думает, что он — бильярдный кий в руках судьбы, а не шар под ударами этого кия. Но оказалось, что люди, которые меня интересуют, так или иначе связаны с какими-то тайными организациями. Пришлось в этом разбираться. Это восточники, люди неординарные, многие из них — ваши земляки. Я сегодня, проходя мимо здания бывшего Восточного института на Пушкинской, поймал себя на том, что у меня мурашки идут по телу. Для меня это почему-то святое место.
Ощепковым же я заинтересовался в 1990 году. Я был курсантом военного училища, старшиной сборной училища по рукопашному бою, и прочитал в журнале «Советский воин» статью об основоположнике самбо. Служба в «Красной армии» не располагает к глубоким размышлениям, но я, еще служа в армии, заинтересовался Василием Сергеевичем Ощепковым настолько всерьез, что предпринял первые усилия для начала работы над его биографией. Срок моего исследования дела Ощепкова составляет уже 20 лет. По счастью, о нем писали и до меня. Замечательный историк боевых искусств Михаил Николаевич Лукашёв написал об Ощепкове книгу. Он застал ельцинскую архивную оттепель, когда можно было прийти и получить документы в архиве, который сейчас нельзя даже называть.
Занимаясь Ощепковым, я так сильно увлекся Японией, что бросил армию, стал журналистом, потом поехал в Японию учиться и остался на этой стезе до сих пор.
Что я вам хочу сказать сегодня? Меня глубоко травмируют некоторые вещи, которые непрерывно пишутся об Ощепкове. В журнале, вышедшем к Восточному экономическому форуму (официальный журнал ВЭФа-2018, выпущенный фондом «Росконгресс». — Ред.), — очередная статья об Ощепкове ровно с теми же ляпами, которые были 15 лет назад. Я не понимаю, как это происходит. Почему человек находит в интернете самый старый материал и бесконечно его переписывает? Это какая-то конфуцианская логика, что ли, — чем древнее, тем истиннее? Автор одной из таких статей однажды у меня спрашивал: «Где в Киото находилась православная семинария, в которой учился Ощепков?» (на самом деле он учился в Токио. — Ред.). Я отвечаю: «Нигде, не было в Киото православной семинарии». — «Была-была, я точно знаю»… Откуда такая убежденность? И вот в этом журнале ВЭФа — снова семинария в Киото! А невероятная тяга сделать Ощепкова японским гражданином? Это уже патология какая-то: пишут, что он родился на северном Сахалине, но так как южный Сахалин был оккупирован Японией, то он стал гражданином Японии. Где причинно-следственная связь? Меня учили в школе, что должна быть логика. Здесь ее нет: родился на северном, поэтому жил на южном… В 2011 году мы с коллегами выступали в Екатеринбурге на круглом столе по Ощепкову. Всё рассказали — как он жил, как погиб, и вот потом выходит человек и говорит: все было не так, его расстреляли из пулемета в камере Бутырской тюрьмы…
Неудивительно поэтому, что у меня было желание написать и издать биографию Ощепкова — биографию в некотором смысле каноническую, потому что она должна была выйти в культовой серии «Жизнь замечательных людей» издательства «Молодая гвардия». Написать быстрее, чем это сделает журналист, считающий, что Василий Сергеевич был гражданином Японии. Я успел, книга издана. Там, в этой книге, есть ошибки, я знаю. Давайте их исправлять, но не фантазируя, а опираясь на документы — я только за! И я рад, что эта работа продолжается. Именно она привела меня сегодня во Владивосток. Завтра в рамках ВЭФа состоится конференция российских и японских историков, на которую мне посчастливилось быть приглашенным. Я буду рассказывать об Ощепкове как о «черном поясе, стягивающем Россию и Японию». Будем снова исправлять ошибки — никуда пока от этого не деться. И свои, и чужие.
О Киме: «Его книги — шифровки»
— Что касается книги о Романе Николаевиче Киме, вышедшей еще до «Ощепкова» в той же серии ЖЗЛ, — там была другая мотивация. Это даже не полузабытый, а, наверное, забытый писатель (уроженец Владивостока, Ким стоял у истоков советского шпионского романа и даже «подарил» Юлиану Семёнову образ Штирлица. — Ред.).
Когда мы взялись за написание книги о Киме… Я говорю «мы», хотя фамилия на обложке стоит моя, потому что на самом деле в ней собран труд очень многих людей. Здесь сегодня присутствует первооткрыватель современного кимоведения — историк Алексей Михайлович Буяков (председатель Приморского отделения Русского географического общества. — Ред.). Он первым написал биографию Кима — короткую, но благодаря ей хоть что-то можно было начать, и прислал мне массу материалов, не вошедших в его публикацию.
При этом «Ким» — книга до сих пор не оконченная. Ее уже можно, но при этом еще рано переписывать. Когда-то я ее очень не хотел писать. Настоял на этом мой старый добрый приятель Алексей Михайлович Горбылёв (историк, востоковед, журналист. — Ред.), которому самому было некогда этим заниматься, и он давил на меня: напиши книгу про Кима, он связан с ниндзя. Мне же не хотелось писать ни про Кима, ни про ниндзя, но вот один материал появился, потом второй, третий, какое-то расследование пошло…
Обычно доклады о Киме я начинаю одной и той же фразой: «Единственное, что мы точно знаем об этом человеке, — то, что 14 мая 1967 года он умер. Абсолютно все остальное в его биографии — дискуссионно». У меня есть копии трех документов о его рождении на три разные даты, с 1897 по 1899 год. Все документы — подлинные, получены еще до революции… Как с этим разбираться? Не хотелось… Но однажды…
Известно, что его похоронили на Ваганьковском кладбище, но найти там старую могилу, если это не Высоцкий и не Есенин, очень сложно. Мне удалось найти человека, который хоронил Кима и ухаживает за его могилой. Мы встретились — пожилой человек, его родственник. Пока шли от метро до кладбища, я рассказывал все, что знал о Киме. Дошли до могилы, он показал мне памятник, потом достал из кармана целлофановый пакет, развернул его и вынул курительную трубку: «Это трубка Романа Николаевича, полвека назад он мне ее завещал перед смертью. Я ее хранил в надежде, что она кому-то понадобится. Вижу, что понадобилась». Он мне ее прямо там, на могиле отдал. И после этого я уже просто не мог не написать книгу. Пришлось разбираться в этой истории, но до конца разобраться не удалось, детектив не окончен. Книга вышла два года назад, с тех пор у меня набралась вот такая папка новых материалов о Киме, которые запутали дело еще больше.
Когда же книга писалась, отдельные куски я в виде статей публиковал и вывешивал в ЖЖ. Мне начали писать люди из-за границы, которые в некоторых направлениях знали биографию Кима лучше, чем я. Еще одного специалиста нашел в Москве — женщину, которая сказала, что у нее хранится часть архива, имеющего отношение к Киму, но она его не покажет. Я пытался договориться, она сказала: «Вот если бы я могла на конференции выступить и об этом рассказать, тогда да». Я пошел в Институт Дальнего Востока РАН: давайте проведем конференцию под вашей эгидой. В мае 2016 года мы провели в Москве первую конференцию, посвященную творчеству Романа Николаевича Кима, на которую съехались кимоведы из Франции, США, Южной Кореи, Японии, естественно, и наши соотечественники. Были потрясающие доклады, открылись вещи, которых я не представлял. Например, один японский доклад был посвящен проблеме юмора и психоанализа по Фрейду в творчестве Кима — мне даже в голову не мог прийти такой поворот.
Роман Ким, по имеющимся на сегодня данным, — первый человек, который рассказал о ниндзя на неяпонском языке. Это случилось в 1926 году, слова «ниндзя» еще не было — было слово «синоби». Я имею в виду комментарии, написанные Кимом к книге Бориса Пильняка «Корни японского солнца». У них отдельный заголовок — «Ноги к змее», то есть «то, что не нужно». Эти комментарии — самостоятельное произведение, в том числе о ниндзя.
При этом поначалу как писатель Ким мне совершенно не был интересен. Но чем больше я о нем узнавал, тем сильнее становился интерес и к его книгам. Я понял, что его книги — это шифровки, настоящие шифровки, в которых он хотел нам что-то сказать, а мы до сих пор не понимаем что.
Его книги, к сожалению, сейчас уже, наверное, нельзя читать как художественные произведения. Там слишком много идеологической зашоренности, они насквозь советские… Но их можно читать как шифровки. Зная фрагменты его биографии, я пытаюсь разобраться в том, что он хотел нам сказать.
Например, «Тетрадь, найденная в Сунчоне» — в ней есть потрясающие описания Токио 1945 года, сразу после поражения Японии. Сложно поверить, что человек писал это, находясь в Москве. Мы сличали его текст с японскими воспоминаниями — совпадает просто фотографически! Каким образом это получилось — для нас пока загадка.
Или «По прочтении сжечь» — история похищения японских кодов американскими разведчиками в начале Второй мировой войны. Там много говорится об искусстве кодирования и дешифровки. Мне удалось получить квалифицированное заключение наших специалистов в этой области, которые сказали, что никакого отношения к реальности это не имеет. Хотя Ким — не просто профессиональный разведчик. В начале 30-х он получил орден именно за вскрытие японского военного кода, за дешифровку! Все его книги — обман, через который надо продраться, и тогда мы узнаем что-то очень интересное.
Роман Николаевич Ким — человек настолько интересной судьбы, что невозможно было им не заняться. Я написал эту книгу, чтобы заинтересовать и себя, и других продолжать это исследование. Кажется, заинтересовал. Я вам открою секрет: у нас есть надежда, есть план провести вторую конференцию, посвященную жизни и творчеству Кима, на его родине — во Владивостоке, чтобы вы лучше узнали своего земляка. Поверьте, он этого заслуживает. Кстати, многие документы, которые могут пролить свет на тайну Романа Кима, хранятся во Владивостоке.
О Зорге: «Хотел бы молча выпить с ним пива»
— Наконец, Рихард Рихардович Зорге. Я до сих пор считаю, что книгу о Зорге надо печатать в нескольких томах, над нею должен был работать коллектив авторов. Именно поэтому, когда «Молодая гвардия» предложила мне написать его биографию, я сразу отказался и забыл об этом разговоре. Но вскоре поехал в Японию, там встречался с нашими соотечественниками, они мне задавали вопросы о Зорге. Я отвечаю, мне возражают: все было не так, он — пьянь, развратник, ходил по проституткам, они его и сдали… Я вернулся в Москву, позвонил в «Молодую гвардию» и сказал: я напишу книгу про Зорге, потому что не могу больше выслушивать все это. В получившейся книге на 656 страниц — 705 ссылок на документы, и это далеко не все. На некоторые рассказы я просто не могу сослаться, а писать «по воспоминаниям сослуживцев» — это дурной тон, нужны документы.
Была и еще одна проблема. Казалось, что Зорге — настолько замыленная фигура… Когда я сказал Александру Чанцеву (литературовед, японист, прозаик. — Ред.), что буду писать о Зорге, он спросил: а что ты можешь сказать о нем нового? Страшный вопрос для автора. Пришлось много копать, и он — герой, Зорге — стал мне интересен. Не как разведчик, а как человек. Однажды на презентации моей более ранней книги «Шпионский Токио», где была и глава о Зорге, ко мне подошла японская журналистка и спросила: если бы Зорге был жив, какой вопрос вы бы ему задали? Я опешил и сказал: никакой. Я бы хотел с ним молча выпить пива. Это фигура, глыба, необычный человек, неудобный…
Меня поразило то, насколько работа Зорге в Японии была непонятна его руководству в Москве. Они не понимали вообще, что происходит: кто этот человек, как он туда попал, что он там делает. Это было связано в том числе с тем, что с работой Зорге в Японии совпал период репрессий. Начальники, которые его туда отправляли, оказались расстреляны. Потом оказались расстреляны те, кто их сменил. Потом — те, кто сменил этих, и еще те, кто сменил тех, кто сменил этих. Потерялась вообще сознательная нить, определяющая роль резидентуры Рамзая в Японии. Каждый год в управлении — оно называлось 4-е, потом 5-е, Разведупр, потом ГРУ — составлялась биографическая справка на Зорге. Каждый год переписывались предыдущие справки и говорилось о том, что ему не может быть оказано полного доверия, потому что он поставляет информацию немецкой разведке. Это была правда, но что значит «поставляет информацию»? Есть разрешение, выданное Зорге 4-м управлением штаба РККА, то есть военной разведкой, передавать свои аналитические отчеты по ситуации в Японии немецкому послу и немецкому военному атташе. Он не сообщал немцам данных о России, тем более что не имел их. Он совершенно официально писал аналитические записки о Японии в немецком посольстве, у него там был отдельный кабинет и стол, это была должность прикрытия. Именно благодаря этому у него был такой источник информации, как посол Германии. В Москве знали, что он это делает, а в Берлине не знали, что он работает на Москву. Но руководство в принципе не понимало, что с этим делать. Он пишет: сейчас сложилась политическая ситуация… Знаете, есть в японском языке такое выражение — «ити го ити э» — «один миг, один шанс». То есть настал момент, когда можно оказать давление на кабинет принца Коноэ, чтобы было принято решение о начале Японией войны не на северном направлении, а на южном, то есть не против СССР, а против Великобритании и США на Тихом океане. Зорге об этом пишет, а в ответ получает шифровку из Москвы: «Приказываем вам методом личного обмера установить площадь авиазавода в Нагое»… Говорят, Зорге пил. Я бы еще и курить начал! Он в конце мая 1941 года передает в Москву данные о развертывании немецкой армии на рубежах СССР, а эти документы переводят только в конце сентября.
О памятниках и фильмах: «Лучше никак, чем плохо»
— У меня к вам, жителям Владивостока, вопрос: почему все называют это (монумент работы скульптора Петра Чегодаева и архитектора Анатолия Мельника, изображающий Василия Ощепкова, основателя дзюдо Кано Дзигоро и его ученика Хидэтоси Томабэчи, установленный во Владивостоке возле здания спортклуба ТОФ на Корабельной набережной, 21, где в 1914 году Ощепков открыл первую в России секцию дзюдо. — Ред.) памятником Ощепкову, хотя из трех фигур — двое японцев? Кано еще хоть как-то похож на себя. Томабэчи я никогда не видел, но точно такие же фигуры в японских городских парках изображают предков современных японцев. Что касается фигуры самого Василия Сергеевича, то я вам ответственно заявляю: это не он. Сходство только в том, что этот человек тоже лысый. Когда его ученики нашли фотографии юного Ощепкова, сделанные с 1908 по 1913 год в Токийской семинарии, надо было еще доказать, что это он. Есть документы судебно-медицинской экспертизы Министерства обороны, которая сделала анализ, сопоставляя десятки точек на снимках, и подтвердила: да, вероятно, это он. Если бы этим экспертам попался памятник на Корабельной, думаю, они отказались бы подтвердить, что это Ощепков. Другой вопрос: а где был зоопарк во Владивостоке в начале ХХ века? Куда бегал Василий Сергеевич смотреть на моторику амурского тигра (рядом с фигурами спортсменов изваяны два тигренка и написано, что Ощепков, создавая самбо, наблюдал за моторикой тигров; видимо, это открытие связано с тем, что спонсор установки памятника — центр «Амурский тигр». — Ред.)? Сколько лет мы боролись за памятник, но не могли предположить, что нам подложат такую свинью в виде тигра. Когда-то я считал, что даже плохой памятник лучше, чем никакой. Сейчас думаю, что, может быть, никакой лучше, чем плохой…
Давно уже ходят слухи о съемках фильма об Ощепкове. Насколько мне известно, сейчас они заморожены — после того, как сменили четвертого режиссера. В качестве сюжетной канвы взята повесть Олега Роя, интрига которой проста: два великих воина, Василий Ощепков и Виктор Спиридонов, пытаются создать лучшую на свете борьбу для сотрудников НКВД, но их разделяет любовь обоих к жене Ощепкова…
Вообще большая легенда о Спиридонове состоит в том, что он был участником Русско-японской войны, попал в плен, там овладел тайным искусством джиу-джитсу и научил сотрудников Лубянки секретным умениям останавливать взглядом птиц и возвращать пулю обратно в наган. Да, Виктор Афанасьевич Спиридонов действительно участвовал в Русско-японской войне, но полк, в котором он служил, отправился к театру военных действий поздновато, когда он приехал в Маньчжурию, война уже кончилась. Спиридонов награжден темно-бронзовой медалью «В память Русско-японской войны» (доехавшим до фронта давали светло-бронзовую). В плен он попасть не мог, джиу-джитсу изучал по книгам. Был человеком невероятно сильной воли — кадровый офицер, в Первую мировую он был тяжело контужен немецким снарядом, у него так тряслась рука, что на листе бумаги он мог уместить всего несколько слов. Он долго разрабатывал руку, возвращался к жизни. Замечательный был человек, но никогда не занимался подлинным джиу-джитсу и не очень понимал, что это такое. Полемика между Ощепковым и Спиридоновым была, Ощепков много раз предлагал встретиться представителям школ на ковре, но каждый раз Спиридонов отказывал. К началу войны школа Спиридонова развалилась, из нее все ушли.
Что касается сериала «Зорге», где Берия приказывает Клаузену следить за Зорге, а разъяренный Зорге выбрасывает своих агентов в окна… Я недавно встречался с человеком, который на этом фильме работал, он мне сказал: у нас вся съемочная группа молится, чтобы фильм никогда не вышел. Там в принципе не читали никаких документов. Но в каждом интервью режиссер Гинзбург говорит: «У нас фильм основан на документах». Ну что ж, подождем, посмотрим…
О мечте: «Открыть музей»
— За годы сбора материалов по Ощепкову, Киму, Зорге у меня накопилось много документов и даже некоторое количество личных вещей. У меня есть бредовая мечта (у человека обязательно должна быть мечта!) когда-нибудь открыть музей «Шпионский Токио».
