Кавказская пленница

Уворачиваясь от машин, неловко переступая через сугробы, спотыкаясь и балансируя руками, чтобы не упасть, в длинном черном пуховике и белой оренбургской шали, Смоленскую улицу переходила японка. Росту она была небольшого, фигурой обладала типично японской. Длина ног не позволяла ей так же лихо перемахивать через сугробы, напоминающие брустверы фронтовых траншей, как это делали девушки с призрачными модельными фигурами, снующие между гостиницами «Белград» и «Золотое кольцо».
Грейдер только что отвалил грязные груды снега к тротуару, но пешеходы уже успели протоптать в нем узкие тропинки – как будто эти брустверы были заминированы, и преодолеть их можно было только виртуозно впрыгивая след в след первопроходцу. Полы пуховика путали японке ноги и мешали быстро идти, хотя она очень торопилась. Она аккуратно вставляла слегка косолапые ступни в протоптанные узенькие тропинки. Казалось, что она шла каким-то странным «коньковым шагом наоборот» – снаружи внутрь.
Я ждал ее у «Белграда». Наконец, японка преодолела последнюю преграду из грязи и снега, приняла от меня руку помощи и улыбнулась:
– Привет!
– Привет, Кимико. Пойдем?
– Пойдем, Саша! – Она обернулась на ярко освещенное здание МИДа, – Красиво, правда?
– Красиво.
– В Москве зимой всегда красивее, чем в Токио. Ярко так, снег белый.
Я с сомнением посмотрел на груды сдвинутого к тротуару снега и откинул ногой кусок темного льда:
– В Москве и так красивее, чем в Токио. Не только зимой.
– Да, да! – взволнованно подхватила Кимико, – Это очень верно! Это все правда – Москве очень красивый город! Я так хотела бы тут жить, – и она грустно замолчала.
Я знал – весной ей придется возвращаться назад. В Москве ее мучила болезнь почек – может быть, климат не подходил, а может, так звезды сошлись. Но я знал, что из-за одной болезни, даже очень серьезной, Кими, настолько искренне, что это казалось неправдоподобным, увлеченная Москвой, ни за что не вернулась бы в свою Сидзуоку. Здесь у нее был парень, русский, и она хотела бы остаться с ним, наверно даже выйти замуж… Но месяц назад все кончилось, когда она получила официальное письмо от родителей. В родной Сидзуоке ей нашли жениха, и она должна была выйти за него – в ультимативном порядке. Если бы отказалась, родители перестали бы присылать ей деньги, а без их дотаций она не прожила бы в Москве предыдущие пять лет. Теперь этих лет как не было. Кимико должна была выполнить дочерний долг и вернуться домой. Других вариантов не было, и она знала об этом.
Думая об одном и том же, мы добрели до ее дома на набережной. Поднялись на третий этаж. Кимико быстро нашла ноты японских песен, которые я просил у нее, налила чаю.
– Саша, я давно хотела тебя спросить. Ты знаешь такой фильм – «Кавказская пленница»?
– Знаю, конечно, – удивился я, – Старая хорошая комедия. Времен Советского Союза.
– Вот-вот, – оживилась Кимико, – мне тоже все говорят, что комедия! Она смешная, да?
– Конечно, смешная! А ты, что – за столько лет в России ни разу ее не видела?
– Видела, конечно, раз двадцать ее посмотрела. Даже кассету купила. Но… Я все равно не понимаю, почему она комедия, – Кимико пожала плечами. Обычно она так делала, когда чего-то стыдилась. – Наверно, я плохо понимаю по-русски, и… чего-то не понимаю.
– Да нет, ты очень хорошо говоришь и понимаешь по-русски! Подожди, а в чем, собственно, проблема? Давай я тебе помогу, – я придвинулся поближе.
– Ну, хорошо, вот о чем этот фильм? – Кимико открыла тетрадь и взяла ручку.
– Ну, это просто. Давай разберемся. Сюжет у фильма такой: один руководитель местных органов власти, ну, что-то вроде губернатора небольшой провинции, на Северном Кавказе задумал жениться. А на самом деле он был местным мафиози среднего ранга.
Японская ручка быстро заскользила по бумаге, сноровисто вырисовывая иероглифы.
– Вот… Задумал он жениться, и как раз в это время к нему в район приезжает родственница его водителя, которая ему очень нравится. Но, как всегда в кино, он ей не нравится. А он, как это тоже всегда бывает в таких фильмах, решает жениться именно на ней. И подговаривает своего шофера похитить эту девушку.
– Да-да, – встрепенулась Кими, – я помню: за двадцать баранов. И холодильник. Кстати, давно хотела спросить: а почему на Кавказе нет холодильников? Это потому что война, да?
– Какая война? Почему нет? – удивился я. – Есть. Просто… это хороший холодильник. «Розенлев».
На бумаге появились новые значки.
– Он хочет на ней жениться. Ее дядя фактически ее продал в сексуальное рабство, а она ничего об этом пока не знает.
– Понимаю, – ни с того, ни с сего перебила меня Кимико, – в триллерах это называется кульминация.
– Да, – поперхнулся я чаем, – типа того. Но тут начинается самое смешное. В район, где правит этот мафиози, приезжает студент – исследователь этнографии, всяческих местных обычаев, историк такой. К сожалению, в самом начале он получает острое алкогольное отравление и оказывается в больнице, понимаешь? Но он уже видел эту девушку и влюбился в нее. В это время тот самый местный мафиози уже придумал план: с помощью нанятых отморозков он собирается похитить девушку. Бандой руководит дядя девушки и он, угрожая студенту смертью, заставляет его самого совершить это похищение.
– Если не придешь, они тебя зарежут, – не отрываясь от тетрадки, процитировала Кимико фразу из кино и, откинув длинную черную прядь, посмотрела на меня, – так?
– Так, – выдохнул я, чувствуя, что мне самому «Кавказская пленница» с каждой минутой все меньше кажется комедией. – Молодой человек соглашается, похищает ничего не подозревающую девушку и передает ее бандитам. Ее увозят в замок на вершине горы, а студента отправляют психиатрическую клинику. Но им обоим удается убежать, и все кончается хорошо. Бандитов поймали, маньяка-мафиози осудили. Всех остальных тоже.
– Супер-пупер, их сослали в Сибирь. На каторгу, – Кимико продолжала писать, – а дальше?
– А что дальше? – я становился все менее уверен, – Они встретились, полюбили друг друга окончательно. Наверно, поженились. Что еще?
Кимико смотрела на меня с грустью:
– Я поняла, ничего нового. Зато есть хорошие новости: я хорошо понимаю по-русски. Объясни мне только одно тогда: что означает ворон в конце фильма?
– К-какой ворон?
– Ну, в самом конце – ворон там на дверце шкафа катался! Не помнишь?
Я вспомнил сцену, когда влюбленные, желая отомстить герою Этуша, разыграли его:
– Да, точно – был ворон! Это… как бы тебе объяснить… Это символ такой – они же там объясняли: это мстительные духи предков взывали о помощи.
Кимико вздохнула и закрыла тетрадку:
– Мстительные духи – онрё. Да, смешной фильм. Но у нас комедией обычно называют что-то другое. Пойдем?
Мы вышли на улицу. Я проводил Кимико до Арбата – она шла на свое обычное занятие в оркестре. Вот уже три года она брала уроки балалайки и даже умудрилась по письмам заинтересовать каких-то друзей в Японии этим инструментом. Переправляла туда балалайки в надежде создать по возвращении ансамбль японских балаечников. Она снова шла сквозь начинающуюся метель, путаясь в длинных полах пуховика, стараясь не упасть на скользком московском льду и нелепо взмахивая руками, в которых держала футляр с балалайкой и сумку с нотами и тетрадями. Издалека она казалась похожей на огромного, машущего крыльями ворона из смешной советской комедии «Кавказская пленница».
На углу Кимико остановилась:
– Я позвоню тебе завтра, хорошо? Расскажешь мне про «Бригаду»? Говорят, супер фильмец! – и, взмахнув на прощанье крыльями, слилась с черной толпой у «Макдоналдса».